hiSocrates

Ортега-и-Гассет: "Восстание масс".

"Восстание масс" было написано Хосе Ортега-и-Гассетом между двумя мировыми войнами, в 1929 году. В книге автор анализирует изменения, произошедшие в мире, и особенно в Европе, за последнее столетие, и описывает новый феномен - власть "массового человека".


Представляем некоторые выдержки из произведения.

NB: мнение редакции может не совпадать с мнением автора.

В современной общественной жизни Европы есть – к добру ли, к худу ли, - один исключительно важный факт: вся власть в обществе перешла к массам. Так как массы, по определению, не должны и не могут управлять даже собственной судьбой, не говоря уж о целом обществе, из этого следует, что Европа переживает сейчас самый тяжелый кризис, какой только может постигнуть народ, нацию и культуру. Такие кризисы уже не раз бывали в истории, их признаки и последствия известны. Имя их также известно – это восстание масс.

Строго говоря, принадлежность к массе – чисто психологический признак, и вовсе не обязательно, чтобы субъект физически к ней принадлежал. О каждом отдельном человеке можно сказать, что принадлежит он к массе или нет.

Человек массы – это тот, кто не ощущает в себе никакого особого дара или отличия от всех, хорошего или дурного, кто чувствует, что он – «точь-в-точь, как все остальные», и притом нисколько этим не огорчен, наоборот, счастлив чувствовать себя таким же, как все.

Когда речь заходит об «избранном меньшинстве», лицемеры сознательно искажают смысл этого выражения, притворяясь, будто они не знают, что «избранный» - вовсе не «важный», т.е. тот, кто считает себя выше остальных, а человек, который к себе самому требовательнее, чем к другим, даже если он лично не способен удовлетворять этим высоким требованиям.

Несомненно, самым глубоким и радикальным делением человечества на группы было бы различение их по двум основным типам: на тех, кто строг и требователен к самому себе («подвижники»), берет на себя труд и долг, и тех, кто снисходителен к себе, доволен собой, кто живет без усилий, не стараясь себя исправить и улучшить, кто плывет по течению.

Таким образом, деление общества на массы и избранное меньшинство – деление не на социальные классы, а на типы людей; это совсем не то, что иерархическое деление на «высших» и «низших».


Демократия и закон были нераздельны. Сегодня же мы присутствуем при триумфе гипердемократии, когда массы действуют непосредственно, помимо закона, навязывая всему обществу свою волю и свои вкусы.

Масса давит все непохожее, особое, личностное, избранное.

Явление, которое нам предстоит исследовать, имеет две стороны, два аспекта:

  1. Массы выполняют сейчас те самые функции, которые раньше были предоставлены исключительно избранным меньшинствам;
  2. И в то же время массы перестали быть послушными этим самым меньшинствам: они не повинуются им, а наоборот, отстраняют и вытесняют их.

Но для нынешних дней характерно, что вульгарные, мещанские души, сознающие свою посредственность, смело заявляют свое право на вульгарность, причем повсюду.
Равенство прав – благородная идея демократии – выродилось в удовлетворение аппетитов и подсознательных вожделений.

У равноправия был один смысл – вырвать человеческие души из внутреннего рабства, внедрить в них собственное достоинство и независимость. Разве не к этому стремились, чтобы средний человек почувствовал себя господином, хозяином своей жизни?


Подлинная полнота жизни - не в покое удовлетворенности, а в процессе достижения, в моменте прибытия. Когда эпоха удовлетворяет все свои желания, свои идеалы, это значит, что желаний больше нет, что источник желаний иссяк. Значит, эпоха пресловутой удовлетворенности – это начало конца.

Если даже наблюдать жизнь изнутри, как узнать, что она чувствует? Для меня решает такой симптом: эпоха, которая настоящее предпочитает прошлому, никак не может считаться упадочной. К этому и шел весь мой экскурс об «уровне эпохи». Он говорит нам, что наше время занимает весьма странную, еще небывалую позицию.

Мы не выброшены в мир, как пуля из ружья, которая летит по точно предначертанной траектории. Совсем наоборот: выбрасывая нас в этот мир, судьба дает нам на выбор несколько траекторий и тем заставляет нас выбирать одну из них. Поразительное условие нашей жизни! Сама судьба принуждает нас к свободе, к свободному выбору и решению, чем нам стать в этом мире. Каждую минуту она заставляет нас принимать решения. Даже когда в полном отчаянии мы говорим: «Будь что будет!» - даже и тут мы принимаем решение.

Такою всегда была власть в обществе, управляемом непосредственно массой, - она и всемогуща, и эфемерна. Человеку массы не дано проектировать и планировать, он всегда плывет по течению. Поэтому он ничего не создает, как бы ни были велики его возможности и его власть.

Этот поразительный факт приводит нас по законам логики к следующим заключениям:
  1. Либеральная демократия, снабженная творческой техникой, представляет собою наивысшую из всех известных нам форм общественной жизни;
  2. Если эта форма и не лучшая из всех возможных, то каждая лучшая будет построена на тех же принципах;
  3. Возврат к форме низшей, чем форма XIX века, был бы самоубийством.

Поэтому отметим две основные черты в психологической диаграмме человека массы: безудержный рост жизненных вожделений, а тем самым личности, и принципиальную неблагодарность ко всему, что позволило так хорошо жить. Обе эти черты характерны для хорошо нам знакомой психологии избалованных детей. Мы можем воспользоваться ею как прицелом, чтобы рассмотреть души современных масс. Новый народ, наследник долгого развития общества, богатого идеями и усилиями, избалован.

Мы – прежде всего то, что делает из нас окружающий нас мир; основные черты нашего характера формируются под влиянием впечатлений, получаемых извне. Это естественно, т.к. наша жизнь – не что иное, как наши отношения с миров.

Человек массы никогда не признает над собой чужого авторитета, пока обстоятельства его не принудят. Поскольку обстоятельства не принуждают, этот упорный человек, верный своей натуре, не ищет постороннего авторитета и чувствует себя полным хозяином положения. Наоборот, человек элиты, т.е. человек выдающийся, всегда чувствует внутреннюю потребность обращаться вверх, к авторитету или принципу, которому он свободно и добровольно служит.

Это жизнь, подчиненная самодисциплине – достойная, благородная жизнь. отличительная черта благородства – не права, не привилегии, а обязанности, требования к самому себе. Noblesse oblige.

XIX век автоматически создал новый вид «простого человека», в котором заложены огромные вожделения и которому сейчас предоставлен богатый набор средств, чтобы удовлетворить их во всех областях, - экономика, медицина, право, техника и т.д., - словом, огромное количество прикладных наук и всяких возможностей, которые прежде среднему человеку не были доступны. Снабдив человека массы всеми этими возможностями, XIX век предоставил его самому себе, и он, верный своей природной косности, замкнулся в себе самом. Таким образом, теперь у нас массы более сильные, чем когда-либо прежде, но отличающиеся от обычных тем, что они герметически замкнуты в самих себе, самодовольны, самонадеянны, не желают никому и ничему подчиняться, одним словом – непокорны. Если так пойдет и дальше, то в скором времени не только в Европе, но и во всем мире окажется, что массами больше нельзя управлять ни в одной области. Правда, в бурные и тяжелые времена, стоящие перед нашим поколением, может случиться, что под суровыми ударами бедствий массы внезапно пойдут на уступки и подчинятся.

Итак, мы приходим к заключению, сто произошло нечто крайне парадоксальное, хотя, в сущности, вполне естественное: как только мир и жизнь широко открылись заурядному человеку, душа его для них закрылась. И я утверждаю, что именно в этой замкнутости души – сущность того восстания масс, в котором, в свою очередь – сущность грандиозной проблемы, стоящей сейчас перед человечеством.

Глупца нельзя освободить от глупости, вывести хоть на минуту из ослепления, сделать так, чтобы он сравнил свои убогие шаблоны со взглядами других людей. Глупость пожизненна и неизлечима.

Масса – кто бы мог подумать, глядя на ее компактность и численность? – не желает терпеть рядом с собой тех, кто к ней не принадлежит. Она питает смертельную ненависть ко всему иному.


Восстание масс может предвещать переход к новой, еще невозможной организации человечества; может и привести к катастрофе. Нельзя отрицать достигнутого, нельзя и считать его упроченным. Факты скорее говорят нам, что никакой прогресс, никакая эволюция не прочны, они всегда под угрозой регресса, отката. Все, все возможно в истории – и триумфальный прогресс, и периоды упадка. Ибо жизнь (индивидуальная и общественная, личная и историческая) – единственное в мире явление, сущность которого – опасность. Она состоит из «перипетий». Строго говоря, жизнь – это драма.

Техника и наука – одной природы. Наука угасает, когда люди перестают интересоваться ею бескорыстно, ради нее самой, ради основных принципов культуры. Когда этот процесс отмирает, - что, по-видимому, происходит сейчас, техника может протянуть еще короткое время, по инерции, пока не выдохнется импульс, сообщенный ей наукой.

Философия не нуждается в покровительстве, внимании и симпатиях масс. Она свято хранит свою совершенную бесполезность, чем и освобождает себя от необходимости считаться с человеком массы. Она знает, что по своей природе проблематична, и всецело принимает свою свободную судьбу, как птица божия, не требуя ни от кого заботы, не напрашиваясь и не защищаясь. Если кому-нибудь она случайно поможет, она радуется просто из человеколюбия. Но это не ее цель, она к этому не стремится, этого не ищет. Да и как бы она могла претендовать, чтобы ее принимали всерьез, если она сама начинает с сомнения в своем существовании, если она живет лишь постольку, поскольку сама с собой борется, сама себя отрицает? Оставим же философию в покое, это особая статья.

И я выдвигаю гипотезу: по отношению к той сложной цивилизации, в которой он рожден, европеец, входящий сейчас в силу – просто дикарь, поднимающийся из недр современного человечества. Вот оно «вертикальное вторжение варварства».

Черты массового человека:


  1. Врожденная, глубокая уверенность в том, что жизнь легка, изобильна, в ней нет трагических ограничений; поэтому заурядный человек проникнут ощущением победы и власти
  2. Ощущения эти побуждают его к самоутверждению, к полной удовлетворенности своим моральным и интеллектуальным багажом. Самодовольство ведет к тому, что он не признает никакого внешнего авторитета, никого не слушается, не допускает критики своих мнений и ни с кем не считается. Внутреннее ощущение своей силы побуждает его всегда выказывать свое превосходство; он ведет себя так, словно он и ему подобные – одни на свете, а поэтому
  3. Он лезет во все и вся, навязывая свое пошлое мнение, не считаясь ни с кем и ни с чем, т.е., следуя принципу «прямого действия»

При нормальном общественном порядке масса – это те, кто не выступает активно. В этом ее предназначение. Она появилась на свет, чтобы быть пассивной, чтобы кто-то влиял на нее, - направлял, представлял, организовывал – вплоть до того момента, когда она перестанет быть массой или, по крайней мере, захочет этого. Но она появилась на свет не для того, чтобы выполнять все это самой. Она должна подчинить свою жизнь высшему авторитету, представленную отборным меньшинством.

Не случайно и то, что сегодня, в эпоху господства масс, господствует и насилие, что оно становится единственным доводом, возводится в доктрину. Насилие становится предметом риторики, излюбленной темой пустых краснобаев.


Громадная разница между силой общества и силой государства была причиной ряда Революций, нет – революций, вплоть до 1848-го. С 1848 г., т.е. с началом второго поколения буржуазных правительств, революции в Европе прекратились – конечно, не потому, чтобы для них не было оснований, но потому, что не было средств. Силы государства и общества сравнялись. Прощай навсегда, революция! Отныне в Европе возможна лишь противоположность революции, государственный переворот. Все последующее, что казалось революцией, было лишь замаскированным государственным переворотом.

В наше время государство стало могучей, страшной машиной, которая благодаря обилию и точности своих средств работает с изумительной эффективностью. Эта машина помещается в самом центре общества; достаточно нажать кнопку, чтобы чудовищные государственные рычаги пришли в ход, захватывая и подчиняя себе все части государственного тела.

Человек массы видит в государстве анонимную силу и, так как он чувствует себя тоже анонимом, считает государство как бы «своим». Представим себе, что в общественной жизни страны возникают затруднения, конфликт, проблема; человек массы будет склонен потребовать, чтобы государство немедленно вмешалось и разрешило проблему непосредственно, пустив в ход свои огромные, непреодолимые средства.
Вот величайшая опасность, угрожающая сейчас цивилизации: подчинение всей жизни государству, вмешательство его во все области, поглощение всей общественной спонтанной инициативы государственной властью, а значит, уничтожение исторической самодеятельности общества, которая, в конечном счете, поддерживает, питает и движет судьбы человечества.

Это стремление кончится плохо. Творческие стремления общества будут все больше подавляться вмешательством государства.; новые семена не смогут приносить плодов. Общество будет принуждено жить для государства, человек – для правительственной машины. И так как само государство, в конце концов, только машина, существование и поддержание которой зависит от машиниста, то, высосав все соки из общества, обескровленное, оно само умрет смертью ржавой машины, более отвратительной, чем смерть живого существа.

Ясен ли вам теперь парадоксальный и трагический процесс этатизма? Чтобы лучше организовать свою жизнь, общество создает государственный аппарат, появляется «государство». затем «государство» оказывается наверху, а общество отныне должно жить для государства.

Этатизм – высшая форма политики насилия и прямого действия, когда она возводится уже в норму, в систему, когда анонимные массы проводят свою волю от имени государства и средствами государства, этой анонимной машины.

Надо отличать насильственный захват власти от естественного господства, правления. Правление – нормальное проявление власти, оно всегда основано на общественном мнении – и нынче, и десять тысяч лет назад, и среди англичан, и среди бушменов. Ни одна власть в мире никогда не покоилась ни на чем, кроме общественного мнения.

Против общественного мнения править нельзя.


Мы замечаем, что всякая власть основана на общественном мнении, тем самым на духе. Стало быть, в конце концов, власть – не что иное, как проявление духовной силы. Это точно подтверждается историческими фактами. Всякая первобытная власть «священна», она коренится в религии; и та же религия – первичная форма всего, что впоследствии зовется идеей, мыслью, иными словами – все нематериальное, метафизическое.
Что понимать под господством мнения? У большинства людей мнения нет, мнение надо дать им, как смазочное масло в машину. Поэтому необходимо, чтобы хоть какой-то дух обладал властью и пользовался ею, снабжая надлежащим мнением тех, кто мнения не имеет, то есть большинство людей. Без мнений общество превратилось бы в хаос, хуже того – в историческое ничто. Жизнь утратила бы всякую структуру, организацию. Следовательно, без власти духа, без кого-то, кто правит, человеческое общество хаотично; и хаос царит в нем в той мере, в какой нет власти, нет правителя. И соответственно, каждая смена власти, смена правящих – вместе с тем и смена мнений, смена исторического центра тяжести.

Грек верил, что в разуме, в понятиях он обретает саму реальность. Мы же полагаем, что разум и понятия – только предметы домашнего обихода, которыми мы пользуемся, чтобы определить свое положение в бесконечной и крайне проблематичной действительности, называемой жизнью.

Жизнь – это борьба с миром вещей, чтобы удержаться среди них. «Понятия» - наш стратегический план, чтобы отразить их наступление. Исследуя ядро любого понятия, мы обнаружим, что оно ровно ничего не говорит нам о самом предмете, но лишь определяет его отношение к нам, к человеку; показывает, что человек может с «ним» сделать или что «оно» может человеку сделать. Такое условное определение «понятия» как чего-то живого, всегда способного принять активное или пассивное участие в нашей жизни, по-видимому, никем еще не высказано. Но оно кажется мне логическим выводом философского исследования, начало которому положил Кант. Если, пользуясь им, мы проверим все прошлые философии вплоть до Канта, то увидим, что в основном все философы говорили одно и то же.

Когда из мира исчезает правитель, вот первое следствие: восставшим подданным нечего делать, у них нет жизненной программы.
Старое оказывается старым не потому, что оно одряхлело, но потому, что новый принцип благодаря своей новизне состарил его. Если бы у нас не было детей, мы не старели бы или старели бы гораздо позднее.

Закат, вызванный восходом, лишь признак здоровья.


Верно ли, что Европа – на закате и слагает с себя господство, отрекается от него? Быть может, видимость упадка – благотворный кризис, который поможет Европе стать подлинной Европой? Быть может, упадок европейских наций неизбежен a priori, чтобы в один прекрасный день возникли Соединенные штаты Европы и плюрализм ее сменился истинным единством?

Подлинная жизнь должна стремиться к чему-то, идти к цели. Цель – не мое стремление, не моя жизнь, но то, чему я жизнь посвящаю; таким образом, она вне жизни. Если я посвящаю жизнь себе самому, живу эгоистом, я не продвигаюсь вперед и никуда не прихожу; я вращаюсь на одном месте. Это и есть лабиринт, - путь, который никуда не ведет, теряется сам в себе, ибо в себе блуждает.

Кажущийся эгоизм великих народов и великих людей – не что иное, как неизбежная твердость, присущая каждому, кто посвятил жизнь какому-то делу.

Творческая жизнь требует высокой чистоты, великой красоты, постоянных стимулов, подстегивающих сознание своего достоинства. Творческая жизнь – жизнь напряженная, она возможна лишь в одном из двух положений: либо человек правит сам, либо он живет в мире, которым правит тот, за кем это право всеми признано. Любо власть, либо послушание. Но послушание не значит «покорно сносить все» - это было бы падением; наоборот, в послушании чтут правителя, следуют за ним, поддерживают его, радостно становятся под его знамя.

Государство возникает тогда, когда человек стремится уйти от первобытного общества, к которому принадлежит по крови (вместо крови мы можем здесь поставить любой другой естественный признак, например, язык. Государство возникает, смешивая расы и языки. Оно преодолело естественное общество; оно разнокровно и многоязычно.

Новое государство может возникнуть лишь тогда, когда каким-то народам удастся освободиться от традиционной общественной структуры и взамен обрести новую, до сих пор неизвестную. Это – творчество в подлинном смысле этого слова. Создание нового государства начинается со свободной игры воображения. Фантазия – освобождающая сила, дарованная человеку. Народ может стать государством постольку, поскольку он может его вообразить. Отсюда следует, что всем народам положены границы, которые природа положила их воображению.

Опубликовано 21.2.2020
Популярные Книги Общество