Философия ненасилия: чего недостает этике?

До тех пор пока люди будут резать животных, они будут убивать друг друга.

Пифагор

Прошедший месяц, октябрь, называют месяцем вегетарианской осознанности. А первого ноября начался месяц веганской осознанности. Что все это значит и почему веганство и вегетарианство больше не просто типы питания, но целые мировоззрения и даже философские концепции?

Мы знаем, что этика – это философское учение о том, что есть хорошо и что плохо. Философы от досократиков до наших современников ломали головы над тем, что есть порок, а что добродетель. На некоторых этических концепциях строились целые общества, а лично у меня даже был период, когда я считала, что философия – это и есть этика.

Но если взглянуть на все известные истории попытки создать наиболее справедливую этическую систему со стороны, может показаться, что почти всем им чего-то недостаёт. Мы пытаемся разобраться, как нам вести себя друг с другом, чтобы никто не был в обиде (и с этим у нас все еще большие проблемы), но мы почему-то забываем, что с нами, людьми, планету делят и другие существа.

Если проявить даже минимальный интерес, не составит никакого труда найти в интернете кадры и видео с меховых и животноводческих ферм и даже со скотобоен. Трудно другое – досмотреть хотя бы одно такое видео до конца. Нам прекрасно известно, как и из кого сделаны наши стейк и меховая шуба, но мы не хотим знать подробностей. Если убийство и эксплуатация животных – естественны и необходимы для существования человека, почему же большинству из нас так больно, стыдно и страшно смотреть на сам процесс?

Пара слов о потёмках нашей души.

Мы можем с таким же успехом поедать человеческую плоть, как мы делаем это с мясом животных.

Диоген

Человек наполнен противоречиями относительно себя и окружающего мира. Нам неприятно созерцать человеческие внутренние органы и наблюдать за появлением нового человека. При этом мы прекрасно понимаем, что наши здоровье и жизнь зависят от правильного функционирования этих органов, а едва родившийся, но уже закутанный в пеленки ребёнок вызывает у нас нежность и умиление. Мы любим животных и заботимся о своих домашних питомцах, одновременно с аппетитом поедая бифштекс. Но если во время этой трапезы показать или даже рассказать нам о том, как именно этот бифштекс был приготовлен, аппетит может и пропасть.

Некоторые из этих парадоксов уже пытались объяснить философы и психологи. Например, Жорж Батай выделял две причины нашего болезненного отношения к собственным гениталиям: во-первых, их близкое расположение к «грязным» выделительным органам, а во-вторых, их полная или частичная неконтролируемость. Именно так, по его мнению, столь естественная для человека сексуальность становится табуированной. Нечто подобное можно сказать и о человеческом теле в целом: мы не всегда его контролируем, в конце концов, оно стареет и умирает, поэтому нам не очень нравится взаимодействовать с ним и признавать его как неотъемлемую и необходимую часть своего бытия. Кстати, табуированность темы смерти – из того же разряда. Мы ощущаем свою беспомощность и потому предпочитаем делать вид, что смерти не существует.

Но что же с поеданием животных? Почему с одними мы с удовольствием играем, а других с удовольствием едим? И если нам предложить съесть того, с кем мы играем, это вызовет у нас неприятие, отвращение и даже возмущение (вспомните своё чувство, когда Вы узнали, что в Китае и Корее принято есть собачатину).

Название этому феномену дала социальный психолог Мелани Джой. Подобное разделение животных на «еду» и «друзей» она назвала карнизм. Подробнее о карнизме можно почитать, например, здесь. Но если коротко, Джой считает, что поедание одних животных и не поедание других – это не более, чем социальная и культурная привычка.

Этика для избранных.

Настанет время, когда человечество будет гуманным к каждому существу, которое дышит.

Иеремия Бентам

Но вернёмся к нашим баранам. А также коровам, свиньям и курицам. Говоря о морали, мы обычно подразумеваем нравственное отношение к другим людям. Также как Аристотель в своё время в сферу действия этики включал только «полноценных» людей – граждан полиса, но никак не рабов. На рабов никакие этические нормы не распространялись. Также, как они когда-то не распространялись на афроамериканцев, в каких-то случаях женщин и всегда – животных. Все эти категории были, а в некоторых обществах продолжают оставаться исключёнными из этической системы.

Но ведь раб, женщина и афроамериканец – это все же люди, а животные – нечто совсем иное. А этическая система должна строиться, в первую очередь, на принципах гуманизма, то есть человечности. Все это мы знаем сейчас. Но для Аристотеля раб не был человеком, поэтому никакой гуманизм к нему применим быть не мог (да и само понятие гуманизма появилось значительно позже). Дело в том, что на самом деле свою систему ценностей мы выстраиваем исходя из принципов вовсе не гуманизма или эмпатии, но гораздо более примитивного и древнего принципа – принципа рода, или, более широко, группы.

Для древнего грека раб не входил с ним в одну группу, он был чужаком, иным, поэтому и этика к нему применялась иная. Женщина в патриархальном обществе – это тоже иное, чуждое, не похожее, также как афроамериканец – иной для белого американца. А поскольку этика часто выстраивается с позиции более сильного, или доминирующего, в результате мы получаем систему с изгоями, которыми всегда будут те самые иные, отличные, не похожие на доминанта (который, кстати, совсем не обязательно в большинстве).

Сегодня мы помаленьку начинаем свыкаться с мыслью, что все люди равны, а другой еще не значит иной (хотя и с этим у некоторых из нас все еще большие проблемы). Поэтому иными остались животные. Да, животные не люди, и в этом смысле они не входят в нашу группу «человечество». Но если ее немного расширить до группы «живые чувствующие существа», проблема снимется сама собой.

Главная этическая проблема

Как можно надеяться, что на земле воцарится мир и процветание, если наши тела являются живыми могилами, в которых погребены убитые животные?

Лев Толстой

Однако главная проблема вовсе не в широте или узости восприятия собственной группы, а в самом принципе выстраивания этики на основании деления на группы. С одной стороны, это довольно естественно: нам проще проявить эмпатию к тому, кто на нас похож. Но с другой стороны, этот подход может привести (и не раз уже приводил) к тому, что каждый из нас в какой-то момент может оказаться вне группы, какой бы широкой она ни была, а значит, и вне действия этики.

В сущности, все традиционные этические концепции строятся на том, чтобы не делать другому то, чего не желаешь себе. Наиболее известная формулировка этого принципа принадлежит Канту, но и до него как светская, так и религиозная этика призывала более или менее к тому же. Однако подход этот несколько устарел, да и изначально не был полноценным, ведь разные люди могут хотеть для себя совершенно разного, а поступать с другими в соответствии с собственным видением блага – путь, ни к чему хорошему не ведущий.

Сегодня существует достаточное разнообразие подходов к этике: моральный релятивизм, утилитаризм и т.д. Все они отражают наши поиски и метания, а также глубинную неудовлетворенность существующим порядком вещей.
У меня нет готового рецепта этики, которая подойдёт всем и навсегда. Но я точно знаю, что чем более развито человеческое общество и каждый его член, тем меньшую роль играет деление на своего и чужого, тем универсальнее этические нормы и тем шире понятие собственной группы, в которое входят не только ближние, но и самые дальние.

А в прекрасном обществе будущего никаких групп и вовсе нет, ведь все сущее в мире становится единым и неделимым целым, существующим по законам эмпатии.

Опубликовано 10.11.2018