Ровно два года назад во Фрайбурге вместо изучения немецкого я развлекала себя чтением Картезианских размышлений Мамардашвили, и эта книга была такой прекрасной, умной и глубокой, что я почти стала картезианкой и твердо решила как можно ближе познакомиться с сочинениями Декарта. Добралась я до них, однако, лишь два года спустя, в русскоязычной редакции на мониторе рабочего компьютера. Возможно, это не Мамадрашвили, а Фрайбург был прекрасен, возможно, это не Декарт, а офис наивен и не оригинален, но от моего былого восторга не осталось и следа. Наверное, все-таки в двадцать первом веке, когда мы почти знаем, как устроен мозг и сами создаем виртуальную реальность, рассуждения из ряда «как ощущения из части тела напрямую поступают в разум, минуя промежуточные станции в виде других частей тела» или «все, что я отчетливо вижу разумом, неизбежно существует реально» кажутся наивными. А фраза «Но уже благодаря естественному свету разума ясно, что в совокупной производящей причине должно быть, по меньшей мере, столько же реальности, сколько в действии этой же самой причины. Ибо, спрашиваю я, откуда еще может получить действие свою реальность, если не от причины? И каким образом причина сообщает ее действию, если сама она ею не обладает? Отсюда вытекает следующее положение: ничто не может возникнуть из ничего и тем более то, что обладает высшим совершенством или, иначе говоря, содержит в себе больше реальности, не может возникнуть из того, в чем этой реальности содержится меньше» (Декарт), прочтенная параллельно с изучением Вселенной из ничего Лоренса Крауса, заставляет задуматься о том, стоит ли читать претендующие на научность тексты, написанные более трех столетий назад. Думаю, все же стоит, ведь были же и Демокрит, и Эпикур, и Коперник, и множество других, кто поставил стремление к объективности выше собственных предпочтений и все же приблизился к пониманию того, что сегодня является известной истиной.
Когда-то на семинаре по философии науки преподаватель задал вопрос о том, могут ли современные ученые и философы критически относиться к знаниям и догадкам ученых и философов прошлого, учитывая объем научных знаний и информации, который в прошлом был значительно ограниченнее. Правильным ответом на этот вопрос было «Да, могут», ведь окружающий мир, с физико-биологической точки зрения, на протяжении последних как минимум нескольких тысячелетий остается относительно неизменным, а его восприятие и интерпретации зависят исключительно от критических способностей самого ученого и в меньшей степени от того, что принято в его эпоху. По крайней мере, так должно было бы быть. На деле же существование материалистических теорий вроде атомизма не мешает Платону придумать теорию идей, а медицинские и антропологические открытия эпохи Возрождения не препятствуют Декарту в развитии субстанционального дуализма. Что уж там: вся современная наука не в состоянии повлиять на 80 процентов населения земли, верящие в душу и богов.
Но главная проблема декартовской философии даже не в этом. Дело в том, что свои математически точные логические цепочки он начинает с заведомо сомнительных посылок. Он не объясняет, что есть «естественный свет разума», коему мы должны безоговорочно доверять, при том, что во всем остальном следует сомневаться. Почему вообще сомневаться следует лишь в чувственном, а рациональному бесспорно верить? Ведь ошибки совершает именно разум, делая неправильные выводы и полагая, например, что у всего необходимо должна быть конечная причина и детерминистическая цепь не может уходить в бесконечность. Это утверждение Аристотеля и Фомы Аквинского кажется как минимум спорным (а, собственно, почему не может?), у Декарта же оно не вызвало никаких вопросов, несмотря на его призыв подвергать все сомнению.
Думаю, основной ошибкой Декарта была уверенность, будто все, отчетливо видимое и понимаемое разумом, - возможно и даже неизбежно реально: например, бог, которого мы мыслим, что и делает его сущим (на самом деле, там все немного сложнее, и Декарт вслед за Оккамом называет существование одним из неотъемлемых атрибутов совершенства, а мыслимый совершенным бог, конечно, не может быть лишен такой важной характеристики совершенства, как существование; почему совершенство не может обходиться без существования остается при этом неясным). С другой стороны, то, понимание чего недоступно (или пока недоступно) человеческому разуму, признается невозможным – как, например, бесконечность причинной цепи.
Когда я училась в университете, всю многовековую историю философии нам представляли как борьбу между рационализмом и эмпиризмом (что уже не слишком-то философски корректно, ибо смердит дуализмом). Дальнейшие десять лет самостоятельного изучения философии показали, что все всегда было намного сложнее, а стремление вписать историю человеческой мысли в «борьбу противоположностей» - это бегство по кругу. Как известно, мы не сможем решить проблему на том же уровне, на котором она возникла. Чтобы философская мысль развивалась, нам необходимо выйти за рамки дуализма, преодолеть свою многовековую веру в конечность и признать, что если что-то кажется нам очевидным, это еще не значит, что оно существует, а то, что нечто кажется невозможным, не исключает вероятности, что именно оно является единственным законом нашей вселенной.
Опубликовано 5.9.2016
