Первая часть интервью – о философии вообще, о Гегеле и философских склепах.
Жанна: На днях у меня состоялся спор с одним историком философии о том, является ли философия наукой. У меня на этот счет уже давно сформировалось мнение, и в моей среде его в целом разделяют. Поэтому я была немного удивлена, столкнувшись противоположным. Как Вы считаете, философия – это наука?
Алексей: Нет, это отдельная область познания. Просто крепко связанная с наукой. Поэтому ряду людей иногда кажется, что это одного рода явления. Хотя сейчас чаще на эту связь реагируют яростным желанием выкорчевать философию из науки. Что иронично.
Ведь надо понимать, что завершение, уничтожение и обессмысливание философии - это отдельная философская традиция. У меня даже есть задумка сделать курс или серию статей про наиболее известных убийц философии, вроде Юма или Витгенштейна. Может быть, выпустить книгу, если ресурсы будут позволять.
А в чем ненаучность философии? Почему все же отдельная область?
Для меня это вопрос формата “почему отец не является сыном?”. То есть, дело именно во взаимоотношениях философии и науки, где исторически первая является истоком второй. В целом, то, что мы можем признать за науку или философию - это вопрос ценностей и критериев.
Явное различие можно провести по наличию и форме базовых положений. Например, одним из базовых положений социологии является постулат о существовании такого явления, как общество. Когда Бодрийяр рассуждает о том, что в действительности никакого общества нет, то, несмотря на то, что такой подход иногда называют „радикальной социальной теорией” - это философский заход, который по определению не имеет жизни в социологии как строгой науке. При этом, бодрийяровская концепция «смерти социального» нашла широкий отклик в междисциплинарных исследованиях.
В вопросе статуса философии я могу согласится с Бертраном Расселом, который считал её ничейной землей между религией и наукой. У него наука и философия связаны методом - разумом, но при этом различны в своём предмете. Наука признаёт изначально истинными некоторые положения о мире, нацеливаясь на изучение его части (если мы считаем, что не существует такого явления, как общество, то для нас не существует и науки, которая его изучает). Совокупность таких положений ещё называют научной парадигмой. Философия же может посягать на изучение мира в целом и критически размышлять над базовыми положениями.
При этом критерии науки и научности - абсолютно ненаучны и являют собой самую что ни на есть философию. И в зависимости от наших ценностей философия вполне себе может подпадать под них, как у марксистов например. Да и справедливости ради, философия, как академическая дисциплина, точносоответствует критериям гуманитарной науки. Но, по моему мнению, сведение к науке – это преуменьшение роли философии и непонимание того, что она не является чем-то враждебным и внешним для науки.
Еще буквально пара слов на общефилософские темы. Как вы считаете, что самое сложное в философии?
Хотя это касается не только философии, но думаю, что сохранять вдохновенность. Почему-то именно среди любителей мудрости время от времени замечаю эдакую нежить: людей, которых покинула жажда экзистенции, и накопленная смесь аффектов, опыта и знаний лишь сильнее склоняет их к земле. В этом плане, порой академическая жизнь отдельных заведений напоминает склеп, по которому парят личи и баньши. И они просто временами повинуются сохранившимся от прошлой жизни автоматизмам и начинают бормотать про Плотина, Гегеля и прочих Хайдеггеров.
Конечно, касается это не только академического, но и вполне себе неформального философского поля. Там просто вместо совсем иссохших от мудрости личей подгнивают краснощёкие зомби, которые напоследок упиваются радостью от того, что нашли к интеллектуальном небытию совершенно иной, неформальный и модный, путь.
Вы очень точно упомянули это стремление академических философов (и не только их) к стагнации и концентрации на “Плотине, Гегеле и прочих Хайдеггерах” (если я правильно поняла Вашу мысль). А вам не кажется, что Гегелю (в отличие от тех же Юма и Витгенштейна) все же удалось убить философию? В том смысле, что он действительно нашел и рационализировал предел разума, и что бы мы дальше ни делали, мы всегда упремся в этот предел?
Когда речь касается таких вещей и сложных систем, как разум, то, по моему мнению, все пределы здесь арбитрарны. А самого Гегеля я бы однозначным убийцей философии не назвал. Вне зависимости от содержания его философии, он, скажем так, дал богатое потомство. Причём, у гегельянцев очень неоднородная апологетика: кто-то фанатеет от раннего Гегеля, кто-то от позднего, кто-то от собственных интерпретаций, кто-то от аналитического прочтения, а кто-то вообще от диамата.
Поэтому, даже если кому-то именно это философское направление не нравится, то надо признать, что время от времени жизнь там бурлит. Особенно если любители разных видов Гегеля где-то сходятся вместе, то в жарком споре можно удивиться тому, как персонажи из склепа внезапно начинают приобретать человеческий вид.
Как я уже говорил, завершение и убийство философии - это отдельная философская традиция. И по факту, смертный бой с философией скорее походит на сражение с гидрой, где на месте поверженной головы возникают новые три. Те же Юнг и Витгенштейн, в итоге, скорее породили больше философских сущностей, нежели уничтожили.
К чему я так настойчиво развиваю эту тему. Может создаться ощущение, что гегелевская система - это такая совершенная модель, лишенная противоречий, вернее, сконструированная так, что любое противоречие она способна поглотить. Таким образом, любая возникшая новая “голова” философской гидры поглощается этим щитом Гегеля. Поэтому грамотный гегельянец вполне способен любое альтернативное мнение или противоречие включить в гегелевскую систему, тем самым подтвердив ее совершенство. Просто потому, что это система изначально именно так устроена. Вам так не кажется?
Да, часто оно именно так и выглядит, но такая тенденция характерна не только для гегельянства. Мне тут сразу вспоминается отрывок из Куна, где он говорил про стратегию, когда части одной научной парадигмы включается во вторую как частный случай (как уравнения динамики Ньютона включаются в динамику Эйнштена). Это эдакий способ повергнуть врага без сражения. В философии с этим вообще относительно просто. И я не думаю, что надо быть слишком грамотным гегельянцем, чтобы включать частные примеры в диалектическую модель.
Просто всегда есть фактор того, насколько удачно будет звучать такое включение. Дело в том, что для тех же гегельянцев есть неудачные темы для применения их философии. Навскидку примером могут служить некоторые частные вопросы экономики или экологии. Они могут грамотно их описать внутри своей парадигмы, но для стороннего слушателя это будет звучать как откровенная эзотерика. Да и нормальные гегельянцы сами понимают, что как-то анекдотично рассказывать про то, как абсолютный дух реализует себя в криптовалюте. Тем более про борьбу и единство противоречий в лице инвестора и фондового рынка.
По-настоящему грамотный гегельянец, как и представитель иной философской школы, в первую очередь, осведомлен об основной зоне компетенций своего учения. К слову, именно поэтому на магистральные воззрения налипают дополнительные направления, которые согласуются с основным и латают мировоззренческие дыры. Как показывает практика, сейчас, если человек называет себя гегельянцем, то велика вероятность, что он также назовет себя сторонником психоанализа Лакана, марксистом, постструктуралистом и т.д.
Кто такой философ? И еще: чем философ времен Аристотеля, Вольтера или Канта отличается от философа сегодня?
Хех, видимо, человек, который занимается философией. Но это в широком смысле. В более привычном использовании этого слова мы называем философами скорее тех, кто как-то преуспел в своём занятии философией. Так мы говорим про Аристотеля, Вольтера и Канта, поэтому философа сегодня мы всегда воспринимаем в широком понимании этого слова, нежели философа навсегда (оставшегося в истории).
Если же говорить о том, чем наше сегодня отличается от остальных “сегодня”, то, вероятно, сейчас заметна большая стратификация видов философов. Есть академические, есть преподаватели, есть популяризаторы, есть независимые исследователи, есть медийные философы, есть, скажем так, фолк-философы. И это не говоря о самоидентификациях. Обычно современный философ полноценно принадлежит к одному-двум из перечисленных мной видов. А это говорит нам о том, что в упадке находится традиция универсальности философского знания, но хорошо это или плохо - спорный вопрос.
Проще говоря, сейчас мы имеем дело с иной конъюнктурой рынка философских идей и имен.
Больше о том, что такое современная философия, какую роль в ней играют понятия модерна, постмодерна и метамодерна, а также о том, может ли философия быть прибыльной, читайте в продолжении беседы.
Опубликовано: 24.7.2019
