О Гегеле и модернах: Основатель проекта о философии и культуре о том, что самое сложное в философии. Часть 2.

Представляем продолжение нашей беседы с Алексеем Кардашем. В этой части поговорим о критике концепции метамодерна, Бордийяре и критериях успешности интеллектуального медиа.

Начало разговора читайте здесь.

Нашим подписчикам вы знакомы как автор статьи о городе у Бодрийяра. И вообще заметно, что Бодрийяр вам интересен. Расскажете, чем?

На данный момент это отчасти остаточный интерес. Думаю, что изначально он возник примерно также, как и у других. Бодрийяр это популярный мыслитель среди не-философов, у него характерный критический стиль и расхожие концепты (вроде общества потребления, симулякра или заговора искусства). В общем-то, пройти мимо было невозможно.

В строгом смысле, тексты Бодрийяра — это смесь философии и публицистики. Вероятно, поэтому проще увлечься. Гоббс когда-то сетовал на то, что на начальном этапе философские изыскания крайне скучны, и пока дойдёшь до интересного, придётся настрадаться через пласты совсем не вдохновляющих базовых положений. Собственно, Бодрийяр, как и некоторые иные более современные философы, нашли способ преодолеть эту проблему. Их ответ примерно следующий: "То, насколько людям интересна философия отдельного философа — это проблема только самого философа". 

Например, сейчас в стане философов сознания иногда заметно следующее настроение. Дескать, "мозги в бочке", "китайская комната" и прочие жуки - это лишь верхушка айсберга, способы продвинуть своё пустословие и в целом незаслуженно популярная часть аналитической философии. С таким мнением даже можно согласится. Но. Возникает следующий вопрос: если вам известна конъюнктура рынка и вы понимаете, что популярность к идеям приходит через красивые аллегории, метафоры и мысленные эксперименты, то может, вместо того, чтобы сетовать на положение дел, просто стоит признать нехватку таланта литератора и маркетолога? 

Гегель показал, что успешному философу не обязательно уметь хорошо писать. Платон же показал, как делаются дела. Хочешь быть популярным у широкой аудитории? Придумывай миф о пещере. 

Возвращаясь к Бодрийяру. Есть ещё такой момент, что в СНГ его популярность пришлась на то время, когда большая часть его работ ещё не была переведена. Я бы даже сказал, что вплоть до 2017-го года у русскоязычной аудитории не было возможности основательно разобраться в изысканиях француза. Иронично, но когда возможность появилась, то популярность ушла, и мы остались с полем додумок и кривотолков на тему того, что имел ввиду Бодрийяр. Например, с тем же симулякром: обыденное употребление этого слова довольно далеко отошло от того, как этот концепт понимал Жан.

По итогу, мне кажется, что в какой-то момент в русскоязычной среде Бодрийяр будет переоткрыт.

Совсем скоро мы начнем обсуждать одну из, как мне кажется, главных тем Вашего проекта – современную философию и культуру. И, чтобы разобраться в понятиях: модерн, постмодерн, метамодерн – что есть что в вашем понимании?

Моё понимание этих терминов не особо разнится с общепринятым: это слова, которыми мы описываем состояние культуры. По-другому, модерны – это различные культурные парадигмы. Ещё есть "измы" – это про направления в искусстве, которые якобы соответствуют какой-то культурной парадигме.

Премодерн, модерн, постмодерн и метамодерн – это довольно общие термины и в определенном смысле малоинформативные. По моему мнению, мы их используем для упрощения рассуждений о культуре. Тем не менее, у нас должно быть достаточное основание для такого упрощения. Ими выступают смысловые переклички в различных сферах познания и деятельности человека: философии, науке, искусстве, социальной жизни, политике и т.д. Такие переклички легко обнаружить в модерне и постмодерне (очевидно, почему "Имя розы" и философия Делёза и Гваттари связаны). 

Касаемо метамодерна, нет достаточных оснований, чтобы говорить о том, что он есть. Подробно эту тему я разбирал в своей статье. Если коротко, то метамодернизм – это обозначение для малой части современного искусства, которое не подходит под критерии постмодернизма. Метамодерн – это фантазия про культурную парадигму, которой соответствует такое искусство. 

Касаемо же особенностей моего понимания такой разбивки на эпохи. Я считаю неправильным думать, будто бы одна эпоха приходит на смену другой. На самом деле, когда в культуре наступает постмодерн, то модерн и всё, что ему предшествует, никуда не девается.

Это нетрудно понять, так как если современному человеку отключить интернет, то внезапно из его жизни исчезнет большая часть культурных процессов постмодерна. Если выехать из города, то с удивлением можно обнаружить, что куда-то исчезли и ритмы паровой машины модерна. 

Дело в том, что пришествие одной главенствующей парадигмы не означает перманентную смерть всех остальных. Наоборот, как показывает история, человечество нередко даже старается сохранить и поддержать архаичные культурные процессы. 

Поэтому особо забивать свою голову мыслями о "модернах" не стоит. Если вам кто-то начинает что-то загонять про новую структуру ощущений метамодерна или ризоматичную чувственность постмодерна, то лучше потролльте. Начните с того, что метамодерна нет – аргументы возьмите из моей статьи или просто скиньте ссылку. Продолжите тем, что и постмодерна нет – вспомните, что Лиотар называл постмодерн не отдельной эпохой, а культурным процессом внутри модерна. Поверх этого скажите, что на самом деле это модное словечко, которое популяризовали американские фанаты французских философов (каждый из которых открестился от ярлыка постмодерниста). Модерн же назовите эвристическим ярлыком для обозначения культуры индустриального общества, и ошибка здесь в том, что никакой общей индустриальной культуры нет. Ну а про премодерн вспомните, что про него любит поговорить Дугин (к слову, как и про постмодерн; да и свой вариант пост-постмодерна у него есть), и оставьте собеседника наедине с этой информацией.

В уже упомянутой Вами статье “Критика философских оснований метамодерна” вы критикуете одну из попыток рефлексии о том, что происходит в культуре и философии последние чуть более 50 лет. При этом сама эта критика также вполне может быть вариантом такой рефлексии. Как вы думаете, возможна ли вообще такая рефлексия в процессе? Или нужно подождать еще 50-100 лет, посмотреть, что из этого выйдет и лишь потом разбираться, был это постмодерн, метамодерн или что-то иное?

Тут есть такой момент, что эссе “Заметки о метамодернизме” – это всё-таки не совсем рефлексия, а в том числе попытка показать некие объективные критерии существование метамодерна и описать принцип его существования. Помимо этого есть ещё и фактор влияния арт-рынка, которому необходимости продающие слова. Да и когда мы справедливо говорим, что это “одна из попыток”, то надо понимать, что она затмила все остальные, и с 15-го года как-то сильно уменьшилось количество новых. Этот момент, кстати, будет раскрыт в следующей статье из серии про метамодерн.

Я думаю, что рефлексия в процессе возможна, но она крайне ограничена. По причине того, что мы сами находимся внутри этой культурной парадигмы и можем лишь предположить, как взглянуть на неё со стороны.

Тут можно снова вспомнить Бодрийяра как интересный пример того, как может выглядеть рефлексия в процессе. Я его иногда называю “провидцем постмодерна” по той причине, что его мысли порой куда ближе и понятней нашему времени. Особенно это заметно, когда нужно продемонстрировать на примере какой-нибудь концепт вроде гиперреальности или общества потребления. Как-то проще эти концепции объяснять на примере распространения информации в сети и потребления айфонов, нежели пользуясь бодрийяровскими примерами.

Бодрийяр опубликовал основной пласт своих работ в 70-80-х. И когда мы считаем, что он объяснил нечто характерное именно для нашего времени, то получается, что французский философ загадал на 30-40 лет вперед. 

Так что, наверно, полезно и посмотреть через 50 лет, и учесть мнение изнутри этой эпохи, и взять во внимание то, что мыслители прошлой эпохи думали о будущей. Но, как показывает практика, можно доказать, что с нами был любой “модерн” из имеющихся, просто нужно убедить достаточное количество людей. 

И я сейчас хочу немного повернуть интервью и прежде следующего вопроса спрошу сам. Как вы думаете, а почему вообще людям важно определиться в каком именно “модерне” или какой версии пост-постмодерна они находятся? Предлагаю всем читателям поразмыслить над этим.  

Я думаю, человеку вообще важно определиться с координатами, мы не любим “подвешенных” состояний и неопределенности. Возможно, нам кажется, что, правильно обозначив свое текущее состояние, мы сможем его лучше прожить и избежать ошибок. А вы как считаете, почему?

Честно говоря, после погружения в тему, трудно видеть в этом рационально-идеалистическую подоплёку, дескать, всё это от большого желания познать мир. По моему мнению, в дискурсе о “модернах” правит шкурный интерес и, я сейчас употреблю это слово скорее в обыденном, а не психоаналитическом смысле, бессознательные стимулы. 

Заметно это в структуре самого обсуждения о концепциях пост-постмодерна. Активные бурления здесь были в конце 90-х и начале нулевых. Как мне кажется, большинство мыслителей участвовали в олимпиаде модернов только ввиду того, что они понимали, что это некая незанятая ниша в интеллектуальном пространстве и первый, кто сможет придумать общепринятый концепт пост-постмодерна, не только получит вероятно успешную академическую карьеру сейчас, но и займет место в истории. При этом, по моему мнению, большинство из них чётко понимали, насколько качественно нетребовательна это тема. Если сопоставить варианты пост-постмодернов между собой, то заметно, что между ними невозможно выбирать по философско-содержательным качествам (они примерно везде одинаковы), только по эстетическим и, что было долгое время неочевидно, маркетинговым. Собственно, так меня заставляет думать и факт того, что когда метамодерн стал популярным именно благодаря, по сути, случайной рекламной кампании в 2014, то олимпиада модернов быстренько свернулась. Cтало очевидно, что в этой теме популярности концепта и слова невозможно противопоставить философские и рациональные обоснования. Это чем-то напоминают историю про то, как копировальные аппараты превратились в ксероксы.

Видимо, сыграло ещё роль то, что многие философы помнили, как происходило восхождение концепта постмодерна, а поэтому они старались повторить. Но просчитались, ведь сейчас условия победы отличались: как оказалось, надо было продвигать свои идеи не через интеллектуальные сообщества, а через массовую культуру.

Вместе с тем, я полагаю, что и большинство людей, которые интересуется метамодерном, на самом деле не хотят узнать что-то принципиально новое о культурном пространстве и окружающем мире. Они скорее хотят обладать информацией, имеющей социальный престиж, а поэтому клюют на философские блестяшки, каждая из которых в большинстве своем представляет собой мутный концепт, нацеленный на объяснение неких массивных пластов мироздания. При этом он достаточно нетребователен к точности передачи, а поэтому каждый может не то что пересказать своими словами, но и высказать некие собственные мысли без боязни серьёзно оступиться. То есть это что-то вроде спекулятивного реализма, акселерационизма, философии Делёза, того же метамодерна и так далее. 

На всякий случай поясню, я сейчас говорю только о том, с какой мотивацией к некоторым популярным философским идеям приходит аудитория. Потому что в таких случаях сдвиг мотива на цель может быть довольно смешным и страшным одновременно. Например, есть заметная прослойка людей для которых прочтение “Капитализма и шизофрении” обернулось не глубокими откровениями о природе капитализма, а резким снижением умения пользоваться родной речью. 

Интересное мнение, пожалуй, я с ним даже соглашусь, доверившись Вам как эксперту по “модернам” Но если дискурс о модернах - не более, чем шкурный интерес, что тогда представляет собой современная философия? Ведь модерны - это лишь часть сегодняшнего интеллектуального пространства. Видите ли Вы в современной философии что-то действительно ценное? 

Современная философия – это такой обобщающий термин для многих разнородных явлений, о каждом из которых лучше высказываться по отдельности. Да и в целом, философия не делится на современную и несовременную с той же простотой, с которой мы понимаем, как выглядит современный и несовременный телефон или же, какая картина относится к современному искусству, а какая застряла где-то в прошлом. 
В этом смысле можно сказать, что в любой момент в “современной“ философии есть нечто действительно ценное, что присутствует в философии в принципе.

Как ни странно, но, пожалуй, проще грубо поделить философию на устаревшую и вневременную, где современная философия – это во многом попытка превратить одно в другое и произвести новых идей, которые также пойдут в горнило этого процесса. По моему же мнению, в философию заложен некий самодеструктивный элемент, а поэтому превалируют процессы превращения вневременного в устаревшее и производства новой устаревшей философии. 

Вы живете в Минске, можно ли назвать Insolarance Cult белорусским проектом? Или интеллектуальный продукт не имеет национальных и территориальных границ? Как по-Вашему, есть вообще какое-то принципиальное различие между белорусским и российским культурно-интеллектуальным контекстом? Или все это завязано на русский язык?

Вообще, для меня почему-то с малых лет было очевидно существование некоего единого русскоязычного культурного пространства. Мне даже тут вспоминается такой эпизод, как в детском саду у нас спрашивали, кто такие Лукашенко и Путин, и многие дети отвечали “президент”, не привязывая эту роль к какой-то стране, на чём их потом и подлавливал воспитатель. Ну а когда в подростковом возрасте появился интернет, то роль национальных и территориальных значений культурных явлений начала уменьшаться до, скажем так, мемных аффектов. То есть, по форме это значение очевидно и даже интенсифицированно, но содержательно его уже почти и нет. Примером тут может служить любой мем про национальные особенности.

Так что, отвечая на вопросы, проект на данный момент правильно назвать русскоязычным. Интеллектуальный продукт действительно имеет возможность не иметь территориальных границ. В этом плане, классическая философия – отличный пример того, как локальная культура пары небольших городов захватила весь мир. 

Различия между белорусским и российским культурно-интеллектуальным контекстом, как по мне, есть, но они не критичны. В целом, мы всем СНГ в одном интернете сидим и в одном культурном пространстве варимся, которое по большей части и завязано на русский язык. 

Из любопытных различий: вот я в прошлом году с удивлением обнаружил, что в Беларуси есть своя школа философии науки, которая идёт от Стёпина. Правда, я так и не смог у современных последователей допытаться, чем всё это отличается от обычного постпозитивизма. Да и на википедии Стёпин представлен только как советский и российский философ. Но, тем не менее, его наследие живёт именно в Беларуси – то есть, прям реальные ученики, продолжатели и т.д.

Повторюсь, как по мне, философия всегда претендует на какую-то прямо общемировую гегемонию. Тот же Гегель, конечно, с прусской монархией дружил, но, как известно, абсолютный дух дороже. 

Науке, религии и искусству в этом плане меньше повезло. Они в большей мере завязаны под определенную территорию и национальные культуры. В случае с наукой сильно влияют конкретные этические нормы и традиции общества, в котором она находится. С теми же мировыми религиями на каждой конкретной территории начинается синкретизм с архаичными местными верования и “духовным менталитетом”. Искусство, в целом, всегда несёт на себе отпечаток эпохи. Философия же, несомненно, ощущает всё те же влияния, но по каким-то причинам на ней они в значительно меньшей мере отражаются.

Я знаю, что до создания собственного проекта Insolarance Cult Вы писали для другого издания. Почему и для чего Вы принимаете участие в создании интеллектуального продукта? В чем цель Insolarance Cult? Как, по-Вашему, выглядит “успешный” проект такого формата?

Чего только не писал, на самом деле.  

Мне кажется, что в случае, когда все эти участия происходят по искреннему порыву, то верней задавать риторический вопрос: почему некоторым людям самоочевидно, что нужно создавать некий интеллектуальный продукт?

Свой порыв я считаю искренним, а поэтому со спокойной душой отправляю эту тему на полку тех, о которых следует молчать, ибо ничего кроме постправды в них сказать нельзя. 
Касаемо цели Insolarance, в описании проекта сейчас написано: “Дробим культуру, дабы раскрывать те неочевидные связи, которые образуют феномены современности”. Поэтому, вероятно, конечная цель заключается в том, чтобы раздробить эту треклятую культуру. 

С успешностью можно выбрать различные критерии, но в вопросе интересна формулировка “проект такого формата”. В последние лет пять-шесть вконтакте возникла россыпь небольших проектов, которые, с одной стороны, выходят в более популярном формате, нежели журнал “Логос”, но при этом они не такие софт-интеллектуальные, как большинство популярных и относительно старых проектов – от Арзамаса и до крупных компиляторных пабликов с философскими цитатами. 

Поэтому одним из явных критериев успешности проекта такого формата – это то, что можно назвать хард-интеллектуальностью, некое сочетание качества, проработки, выбора тематик статей и необычных ракурсов их раскрытия. Конечно, это сочетается и с более привычными медиа-ходами, но это уже тоже отдельный специфический критерий – способность вовлекать аудиторию в свой сложный контент. 

Если же спускаться с небес на землю, то думаю, что неплохим практическим критерием будет самоокупаемость и монетизация. А они, знаете ли, косят людей, как чума. Что оборачивается лёгким плюсом – реально много энтузиастов сейчас занимается ведением своих проектов. Но минус тяжелее – всё ещё разжираются только проекты крайне популярного формата, в лучшем случае с лёгким налётом интеллектуального контента, а поэтому множество качественных проектов стагнируют или вовсе закрываются.

Напоследок упомяну про альтернативный критерий – это вдохновенность и заинтересованность авторов проектов. То есть, если им самим интересно вносить свой вклад в информационный хаос, то почему бы и нет?

Вы упомянули о монетизации как об одном из критериев успешности проекта. Для меня это очень волнительный вопрос: должен ли и может ли качественный интеллектуальный (философский) продукт быть окупаемым или даже прибыльным? По большому счету, это вопрос о нищем художнике, и Вашу позицию я поняла как “почему бы и нет”. Но не означает ли прибыльность такого проекта снижение его качества (здесь, видимо, про элитарность философии)? И еще: не должен ли просветительский проект быть априори некоммерческим?

Вопрос монетизации в целом сильно связан с множеством других вопросов: от взаимоотношений с аудиторией и до конкретных методов организации медийной инфраструктуры. Тут нет простой схемы “делаешь годный контент = получаешь деньги”, а поэтому ответы на этот вопрос надо разделять на практические и идеальные. 

Собственно, на практике сейчас все способы монетизацию имеют огромные минусы. Приведу пару примеров, но не буду называть имён и названий проектов, чтобы никого не обидеть. Кому надо, тот и так всё поймет. 

Например, сейчас есть проект, который монетизируется за счёт спонсоров. Казалось, что вот должна зажить душа поэта на широкую ногу, и аудитории пора бы приготовиться сходить с ума от волн невероятно искреннего и неординарного контента. Но. На практике возникает замкнутая система: спонсор даёт деньги на определенный вид контента, который считает интеллектуальным, проект производит этот контент. Иными словами, весь этот проект превращаются в симуляцию интеллектуального проекта для спонсора и получается чистый такой “money talks”.  

Другой вариант похожего способа монетизации – это не через верного и постоянного партнёра, а через череду проходимцев различной степени вменяемости. Короче, через рекламу или партнёрские материалы (хотя это просто другое название для рекламы). Выходит ещё страннее, руководству проекта приходится симулировать некий обобщенный образ интеллектуального проекта, и вместо денег этим шаманам медийности на ухо начинает что-то нашёптывать дух рынка, ажиотажа и интересов аудитории. Как показывает практика, такая близость с духами приводит к тому, что редакция медленно превращается в шизофреников версии общества потребления: на витрине у них идеалы просвещения и политического активизма, по факту же это люди, которые заинтересованы не более чем поездочкой на море, походом на афтерпати после конференции, харассментом и чтобы всё было «как у людей». В чём шизофрения? В том, что им не хватает цинизма, чтобы признать свою деятельность метанием бисера перед соответствующей аудиторией, а также отделить роль от реальной сущности. 

Есть ещё вариант постоянного сбора пожертвований с аудитории. На бумаге всё звучит очень красиво – сознательные индивиды сознательно вносят вклад в рынок и поддерживают интересные им проекты. На практике русские интеллектуальные медиа, которые успешно реализуют эту тактику, собирают по 5-10к в месяц. А потом первую неделю матерят свою аудиторию, на вторую смиряются, на третью проплачивают спам-рассылку своих статей, на четвертую на остаток ходят в кафе, а дальше по-новой. 

Первые два случая объединяет то, что в таком подходе аудиторию держат за откровеннейший плебс, который съест всё, что дадут. В третьем уже, конечно, есть позитивный взгляд, но практика его порой очень резко опровергает. Если независимое интеллектуальное сообщество открывает патреон, то у него скорее появится десяток недовольных в комментариях, нежели столько же патронов.

Так вот, в идеале интеллектуальный продукт должен быть, как минимум, окупаемым. На практике окупаемость часто достижима только либо сомнительным качеством (делай паблик с подборками философских книг, вкачивай аудиторию и подключай рекламную сеть), либо несамостоятельностью. В дополнение к этому, почему-то некоторые люди от денег сходят с ума, как бедные крестьяне вблизи древних богов. То есть, мой личный опыт работы с некоторыми персонажами приводит к очень парадоксальным выводам – оброни случайно на такого милого Гизмо пару купюр и вместо вдохновлённой работы над проектом начнётся сущий ужас.

В идеале художник должен быть очень богатым, на практике у него выбор между нищетой и ловлей случайности.

В идеале прибыльность не означает снижения качества. На практике это скорее миф, в который хочется верить некоторым людям, дескать, был проект и скатился. Как правило, это просто люди немного умнеют и сменяют свои интересы, а проект, скорее всего, только рос в качестве всё это время. В общем-то, тут идеал сходится с практикой, но есть побочки. 

К слову, все вышеупомянутые примеры проектов позиционируют себя как некоммерческие. По моему мнению, это просто слово для успокоения аудитории. Как-бы и так всё в этой сфере некоммерческое, а если вам и продают какой-то мерч, то порадуйтесь, что у сообщества есть такая возможность. 
Вообще, на западе многие интеллектуальные и просветительские проекты вполне себе нормально монетизируются через регулярные донаты, оформленные в премиум-подписку, членство в клубе и т.д. У нас же, как мне кажется, сейчас идёт процесс воспитания аудитории.

Во-первых, аудитория отучается от софт-интеллектуальности: читать Бродского, смотреть научпоп и пролистывать цитаты Шопенгауэра уже не катит. Во-вторых, в финансовых вопросах людей отучают от принципов развитого социализма (когда не-платить более престижно, чем платить). И смешно, и грешно, но порой некоторые ярые потребители интеллектуального контента могут в одном разговоре обсудить Латура и похвастаться тем, что украли с работы полотенце. В-третьих, возникает пласт разборчивой аудитории. Людей, которые уже как-то осознанно ориентируются в текстах, а не просто пытаются переварить всё подряд «для общего развития».

Но это, конечно, медленные процессы, и пока что энтузиазм превыше всего. Да я думаю, что так будет всегда. Потому что все примеры монетизируемых, но утерявших энтузиазм проектов, которые я знаю – скорее про очень долгую стагнацию. В то же время, искренний интерес, хоть и без резких скачков, но ведёт вперёд.