Уже не раз наш автор, Владан Клемент, поднимал вопрос о сущности города и его влиянии на человека. Город как среда обитания современного человека не может оставаться без внимания философов, поэтому наши коллеги из Concepture Club решили представить иную точку зрения на феномен города, содержащуюся в интерпретации Жана Бодрийяра, для которого исследование и аналитика тех или иных частей сложившегося культурного пространства были привычным делом.
Своё мнение французский философ выразил в 1997 году в лекции «Город и ненависть», где он и связал одно с другим как причину и следствие.
В первую очередь, Бодрийяр обращает внимание на высокую централизацию города.
Создавая образцовые и новые объекты архитектуры, город обесценивает все, что было до, сводя устаревшие конструкции к состоянию рудимента. Градостроительство становится «холостым», так как новые здания и районы обречены потеряться в том, что Бодрийяр называет «памятником бездушию предпринимательской деятельности человека».
Ведь, в конечном счете, в каких финансовых кризисах ни находилось бы общество, в нём всегда находится место спекуляции, когда не труд становится причиной появления капитала, а наоборот. Капитал создает дочерние предприятия, диверсифицирует производство, расширяет штат и попросту создает рабочие места, на которых отдельно взятый человек оказывается статистом, обслуживающим мертворожденную структуру.
Подобное постоянное отчуждение старого выливается и в экологическую проблему скопления отбросов и мусора, производимых городом. По мнению Бодрийяра, это лишь качественное выражение процессов урбанизма, и захламленным человечество оказывается не только на материальном уровне.
Информационная сфера производит множество развлекательных, идеологический концептов моделирования и программирования мира, которые подобно мусору, оказываясь никому не нужными, растекаются к окраинам, одновременно становясь все более известными и все менее востребованные в передовом обществе.
Бодрийяр заявляет, что вся естественная среда становится помойкой истории, где скапливаются не только прошедшие, но и настоящие события, с невиданной скоростью становящиеся бессмысленными в ритме современных «фастфуд медиа».
Именно они приводят информацию в состояние «потребления» человеком, а так же определяют длительность временного промежутка, на котором она актуальна. И так как медиа находятся в состоянии высокой конкуренции, то происходит демпинг значимости информации. Это сводит её до состояния «фастфуда» – быстро приготовить, быстро употребить и забыть.
Констатируется, что культура превратилась в производителя отходов, на свалках которых и возникает ненависть. В конце концов, и в центре, и на окраине города оказывается человек, испытывающий влияние всех вышеописанных процессов.
Одна из важнейших характеристик урбанизма - это функция повышения социальности. Способствует этому не только пространственная близость, но и структура, по которой функционируют города. Так или иначе, человек вступает в цепочку взаимоотношений: постоянных взаимодействий и взаимообмена.
И чем боле урбанизированным оказывается город, тем более концентрированной становится социальность. Мегаполисы становятся комплексом, где собираются все аспекты межчеловеческого взаимодействия. И всё это доходит до критической массы, которая обращает положительные стремления и высокие идеалы в безразличие, раздражение и подавленную агрессию.
«В атмосфере всеобщей коммуникации, пресыщения информацией, прозрачности бытия и промискуитета защитные силы человека оказываются под угрозой»
Таким образом, высокая социализация приводит к гомогенизации общества, что действует угнетающе на индивида, не желающего прощаться со своей личностной значимостью.
Человек не возвращается к насилию, он не может этого себе позволить, ведь находится в условиях законодательных и менее явных ограничений, таких как благополучие и положение в обществе. В такой ситуации формой выражения недовольства становится ненависть, отличная от насилия своей беспредметностью.
Происходит виртуализация насилия, от которого остается только страсть, лишённая причин и объекта, на который она направлена. Бодрийяр отмечает, что, как город становится производителем отбросов, так и человек, находясь в условиях свалки, становится одержим имплицитными эмоциями. Одной из которых и является ненависть, в сущности, оказывающаяся полностью определенная бытием.
«Невозможно уничтожить причину ненависти, поскольку никакой эксплицитной мотивации
в ней обнаружить не удается»
В ненависти Бодрийяр углядывает форму ответа на урбанистическую тенденцию потери инаковости, которую как раз и рассматривает как самое настоящее насилие.
Информационное влияние становится бесшумным орудием, невинным и этичным способом искоренения индивидуализма. Борясь с проявлениями однозначного зла и радикализма, человечество одновременно лишает себя права на конфликтность и негатив как на предтечи более серьезных проступков.
«Это насилие, некоторым образом кладущее конец самому насилию, поэтому на такое насилие уже невозможно ответить тем же, остается отвечать лишь ненавистью»
Бодрийяр считает такое решение проблемы искусственным. Поэтому не удивительно, что на него отвечают такой же синтетической и неправдоподобной эмоцией.
Ненависть оказывается способом воссоздания инаковости.
Как отмечает Бодрийяр, такие формы ненависти, как расизм – это не неприятие какого-то конкретного Другого, а попытка его воссоздать. То есть, это ненависть, в корне своем исходящая как раз из отсутствия различий и права на них.
О подобных вещах Бодрийяр говорил в 1997. Сейчас же, через 20 лет, можно отметить правоту философа, по крайней мере, в некоторых тезисах. Американская публичная политика последних лет оказывается любопытным примером функционирования ненависти. Мы имели возможность наблюдать, как она создавала Другого, как из стереотипов и мемов рождались «фашисты» альт-райты и «двуличные» SJW.
О том, насколько эффективна ненависть, Бодрийяр не писал, но мы можем констатировать, что с обозначенной задачей она справляется. Сходится и то, что зарождалась она как на окраинах среди, так называемых, «реднеков», так и в урбанизированных центрах, где молодежь загоралась идеями культурного марксизма до такой степени, что это стало «войной за социальную справедливость».
Показательно, что наиболее активными оказались жители городов, не имеющее значительных экономических или социальных проблем, т.е., находящиеся в относительном комфорте. Окраины же яркостью своей ненависти похвастаться не могут, ведь они не проводили митингов и акций, а всего лишь избрали Трампа.
Наиболее интересна в этом процессе некоторая обоюдность. Происходит игра, диктуемая ненавистью Другого, который оказывается таковым только потому, что на него свою ненависть распространяет иной Другой.
Как ни странно, если долго клеймить кого-то расистом, то абстрактный образ воплотится наяву и возникнут альт-райты, манифест которых выражает идеи, подозрительно схожие с национал-социализмом.
И как ни странно, если сделать достаточное количество мемов, то и бойцы за социальную справедливость так же начинают дрейфовать в сторону образа, выраженного идеологическими оппонентами, выдавая перлы вроде воинствующего гуманизма или обвинений Вайнштейна в расизме за то, что он домогался только белых женщин.
Таким образом, ненавистники находятся в состоянии некоего диалектического единства, обоюдно воспроизводя хиазмы, которые и становятся хрупкой почвой для существования Другого.
То есть, если непримиримые враги попытаются отойти от стереотипов и ярлыков ненависти (попытаются быть менее радикальными), то они совсем скоро обнаружат, что являются частью одного механизма, плодящего на холостом ходу проблемы развитых стран.
Цитаты: Жан Бодрийяр, "Город и ненависть"
Опубликовано 5.12.2017
