Язык этики Аристотеля: аспекты неопределенности и формы выражения. Часть 2.
В первой части этой статьи я показал, как Аристотель описывает понятия и категории, связанные с областью нравственности и счастья.
Так как у различных дисциплин есть свои особые цель, предмет и методика, то, по мнению Аристотеля, наш способ говорить и писать в любой отрасли знаний должен соответствовать их сложности. Следовательно, если его этика имеет свои телос/цель, предмет и метод исследования, то эти спецификации также должны определенным образом быть показаны и представлены в устной и письменной форме.
Иными словами, неопределенность имеет значимую связь с этикой и ее языком.
Хотя Аристотель упоминает различные аспекты неопределенности/οὐκἀκριβῶς, он выражает результаты одним словом – δοκεῖ/ кажущийся. То есть, он косвенным образом рассматривает различные аспекты неточности, такие как отсутствие детализации, которое по большей части не мешает верному представлению о рассматриваемом предмете, и недостаток в доказательной строгости.
Поскольку в книгах 1 – 4 философ использует одно и то же слово для представления результатов, объяснение этих использований становится задачей данной работы.
Теперь, относительно четырех характеристик, которые дополняют понятие неопределенности. Я хотел бы предложить четыре английских (русских) варианта для одного единственного греческого слова δοκεῖ/ кажущийся, которое использует Аристотель.
1. «Отсутствие детализации» ("Lack of details") употребляется, скорее всего, в значении «рассмотрение в общих чертах».
В этой связи, я хотел бы отметить рассказ Аристотеля в книге II, 1117b, где он дает оценку «мужеству», «воздержанию», различным видам удовольствия, в рамках которых чувства осязания и вкуса лишены нюансов, деталей фона. Его описания получились настолько общими, что он подвергает их сомнению. В своей работе он предполагает, что этические добродетели принадлежат к иррациональной части человеческой природы, и это предположение повторяется снова как очевидная идея, после чего он сразу переходит к новому определению. Кроме того, когда философ рассматривает и исследует удовольствия воздержанных и расточительных людей, он использует обычное различие между удовольствиями для души и для тела как общепринятую идею, не обсуждая ее. Тему осязания и вкуса по отношению к умеренности и расточительности Аристотель изложил очень кратко, хотя, согласно его высказываниям, они являются основными терминами в его рассуждениях. Соответственно, их следует рассматривать как основные данные, приводимые Аристотелем в рассказе о расточительности и умеренности.
2.«Быть правдой по большей части» (“Being true for the most part”), со значением «в целом быть верным».
Еще одним аспектом неточности и видимости, согласно Аристотелю, является результат конкретной добродетели/порока, который должен иметь определенный смысл. Это описано в книге IV 1119b, 1121a, где автор рассуждает о «расточительности». Для него расточительность как избыточность имеет три значения: правильное/обычное; общее/необычное; и краткосрочная комбинация, которая включает в себя даяние и получение чувств и помощи.
В первом случае, расточительность может относиться к человеку, который имеет один порок, он расточает имущество, которое можно назвать богатством. Во втором значении, понятие расточительности используется для описания человека, который имеет несколько пороков. И, наконец, в течение некоторого времени, возможно сочетание этих двух соответствующих элементов расточительности, их сосуществование друг с другом. То есть, если мы рассмотрим эти два элемента даяния и приобретения для обозначения расточительности, то в строгом смысле в этом недостатке, отставая от приобретения, принятия, будет превосходить даяние. В то же время, возможно, что у молодых людей на короткое время комбинация даяния и принятия могут сосуществовать друг с другом, но это скорее исключение. И, наконец, иногда возможно, что термин расточительность может быть использован для обозначения комбинации пороков.
Из этого мы можем заключить, что порок расточительности делится на три неравные части следующим образом:
Правильное /ограниченное и обычное значение отдачи.
Комбинация давать – принимать на ограниченный период.
Общий/широкий и необычный смысл как сочетание пороков.
Сравнивая эти три пункта, Аристотель полагает, что второй вариант кажется намного лучше, чем ограниченный недостаток и более приближен к определению щедрого человека (1121а, в двух местах). Причины такого вывода, которые он обозначил как «представляется наилучшим», следующие: тот, кто преуспевает в даянии, не может иметь плохой характер, когда он дает, он приобретает истинное качество щедрого характера, который дает; и у него есть способности для обучения, чтобы прийти к умеренности, к пониманию, как правильно тратить средства.
3. «Недостаток доказательной строгости» (“Deficiencies in demonstrative rigor”), что, вероятно, имеет значение «устоявшегося и общепринятого мнения».
Иногда, когда Аристотель рассматривает конкретную добродетель, доказательная точность имеет низкую степень. Поэтому, в отношении конкретной добродетели, его рассуждения могут иметь разные результаты. В рамках моей статьи я рассмотрю случай чести/тщеславия/timoV в 1125b в книге IV.
Согласно Аристотелю, есть четыре разные причины, из-за которых невозможна строгая доказательность «чести»:
И само тщеславие, и люди, обладающие этим качеством, не без основания иногда восхваляются, а иногда порицаются. И с полным правом мы можем сделать такое же заявление в отношении нечестолюбивого человека и его соответствующих качеств. В результате мы можем сказать, что,
Как человек может испытывать различные чувства, которые можно назвать любовью к чему-либо, так и честолюбие не всегда имеет одно и то же значение; поэтому, иногда его восхваляют, и иногда порицают. Следовательно, мы имеем дело с борьбой и противостоянием двух крайностей. Почему это так?
Потому что среднее не имеет формы, четких границ и в результате не имеет названия. Трижды Аристотель повторяет отсутствие имени для среднего (1125b). И, наконец,
Сравнивая честь и тщеславие, мы наблюдаем удивительную ситуацию. Потому что, когда мы сравниваем честь с тщеславием, она не кажется нам честолюбием; если мы сравниваем ее с нечестолюбием, то она кажется нам тщеславием; и если мы сравниваем ее сразу с обоими качествами, кажется, что она способна быть одновременно ими обоими.
Общий результат таких рассуждений в отношении чести делает ее незначительной и мелочной добродетелью по сравнению с такими добродетелями, как мужество, справедливость, целеустремленность и тому подобное.
Кроме того, читатель или ученик не могут понять характерный для рассуждений Аристотеля принцип относительно этой незначительной добродетели. Поэтому лучше обратиться к общепринятым убеждениям классического греческого общества.
Более того, в 1126a Аристотель приводит пример, где нет общепринятых терминов для «крайностей» и «среднего». Таким образом, мы сталкиваемся с необычным разделом, в котором он предлагает поговорить о «гневе». С одной стороны, у него есть сомнения по поводу названий, подходящих для определения избытка и недостатка гнева. Поэтому он призывает нас к участию и использует следующие фразы:
«этот избыток, пожалуй, можно назвать гневливостью», и «мы иногда хвалим тех, кто испытывает недостаток в гневе и называем их кроткими» (Книга III, 1126а). С другой стороны, он подчеркивает, что определить соответствующие причины, связанные с гневом, непросто, потому что они зависят от конкретных обстоятельств. В каждом отдельном случае это можно сделать только через непосредственное восприятие (1126b). Именно в связи с подобными случаями Аристотель приходит к наиболее вероятному и здравому заключению, что похвалы достойна привычка, которая «обладает серединой»; и должны осуждаться привычки избытка и недостатка.
4. Наконец, есть «сущее по большей части» (“being for the most part”), и кажущееся, имеющее значение «большей частью предполагаемое».
Кажется, что для Аристотеля нормальная общественная жизнь подразумевает «дружбу» в социальном взаимодействии между людьми; «правдивость» в словах и поступках людей по отношению друг к другу; и «участие» в общественных развлечениях. Что касается «социального общения», Аристотель говорит, что, в основном, в общественных отношениях люди выражают и осуществляют две привычки: стремление к удовольствию и страдание. И когда философ ищет среднюю привычку, он упоминает, что нет конкретного названия, но отмечает, что она имеет сходство с «дружбой». Потому что, когда мы говорим об умеренности в социальном общении, мы имеем в виду то, что аналогично и доступно дружбе. С тем только исключением, что в обществе нет места для привязанностей и эмоций.
Кроме того, что касается «шутки» как своего рода необходимого общественного развлечения. Здесь Аристотель говорит, что тех, кто уделяет особое внимание смехотворным вещам, называют шутами и остроумными, но это неправильно, так как между ними существует большая разница. Это означает, что он рассуждает с точки зрения отрицательного доказательства. Аристотель указывает, что, хотя многие люди, ориентированные на шутку, видят связь между шутом и остроумным человеком, но мы не должны полагать, что это является правильным.
Литература: Aristotle, Nicomachean Ethics, H. Rackham (Trans.), Loeb Classical Library edition 1962. Aristotle, Nicomachean Ethics, F. H. Peters (Trans.), Barnes & Nobles 2004. Aristotle's Nicomachean Ethics, Robert C. Bartlett & Susan D. Collins (Trans.), University of Chicago Press 2012. J. A. Stewart, Notes on the Nicomachean Ethics of Aristotle, BiblioLife 2009. John M. Tutuska, Aristotle’s Ethical Imprecision: Philosophic Method in the Nicomachean Ethics, Dallas University Press 2010. Georgios Anagnostopoulos, Aristotle on Variation and Indefiniteness in Ethics and Its Subject Matter, Topoi 15:107-127, 1996.